В каждой роли — восточного раба, Петрушки, Арлекина, Шопена — Нижинский создавал яркий, неповторимый характер. Когда он танцевал, все забывали о Нижинском как о личности, заворожённые его перевоплощением и полностью отдаваясь создаваемому образу. Стоило ему появиться на сцене, как словно электрический разряд пробегал по аудитории, загипнотизированной чистотой и совершенством его дарования. Зрители неотрывно следили за ним, впадая в гипнотическое состояние, настолько велика была магия его искусства.
Увидеть удивительного артиста, познакомиться с ним, просто дотронуться до него мечтали сотни светских дам. Чтобы завлечь Нижинского, они прибегали к всевозможным уловкам, которые по большей части разбивались о неусыпную бдительность слуги Дягилева Василия. Только когда сам Дягилев приводил кого-нибудь к Нижинскому, слуга отдыхал от своих нелёгких обязанностей. Близкий круг друзей — Дягилев, Бенуа, Бакст, Стравинский и Нувель — полностью удовлетворял Вацлава.
Личность танцовщика публику интриговала. Партнёр Павловой и Карсавиной, сразу покоривший парижан, он попал в число тех, для кого распахнулись двери самых престижных домов. Нижинский знал, что обманывает ожидания своей замкнутостью, знал, что многих разочаровывает его «плебейская» наружность, и страдал от этого. А светские знакомые Дягилева пожимали плечами, когда их попытки общения с Нижинским разбивались о его нелюдимость. Кто-то даже назвал его «гениальным идиотом». Вацлав подозревал нечто подобное, потому что писал в «Дневнике»: «Я теперь понимаю „Идиота“ Достоевского; меня самого ведь принимали за идиота».
Дягилев познакомил Нижинского со многими французскими деятелями искусства, посещавшими балетные спектакли: Дебюсси, Равелем, Бурделем, Бланшем, Форе и Сен-Сансом. При первой встрече они всегда удивлялись этому спокойному юноше, который во время разговора только молча улыбался.
Нижинский извинялся через Дягилева, постоянно отказываясь от многочисленных приёмов, обедов и ужинов, но сделал исключение для Дебюсси и Жака-Эмиля Бланша, у которого был чудесный дом в Пасси. Художник написал портрет Нижинского в костюме из балета «Ориенталии». Ренальдо Жан подарил Вацлаву автограф Вестриса, и из всех многочисленных подарков этот был ему особенно дорог.
Американскую танцовщицу Айседору Дункан настолько покорил талант Нижинского, что она недвусмысленно дала понять Вацлаву, что хочет иметь от него ребёнка, дабы способствовать рождению нового поколения артистов. Когда Дягилев, забавляясь, перевёл ему предложение танцовщицы, Нижинский только улыбнулся. Он уже не раз отказывался от подобных предложений.
Великий Чарлз Чаплин пригласил танцовщика на свою киностудию. «Серьёзный, удивительно красивый, со слегка выступающими скулами и грустными глазами, он чем-то напоминал монаха, надевшего мирское платье» — таким Чаплин увидел своего гостя. Зрители смеялись над трюками великого комика, но лицо Нижинского становилось всё грустнее и грустнее. Ещё два дня он всё с тем же мрачным лицом наблюдал за работой Чаплина. После съёмки Нижинский произнёс: «Ваша комедия — это балет. Вы прирождённый танцор».
А на следующий вечер Чаплин отправился за кулисы, но беседы не получилось. Через много лет в своих мемуарах Чарлз напишет: «…Я был не в силах говорить. Нельзя же в самом деле, заламывая руки, пытаться выразить в словах восторг перед великим искусством».
Дягилев всячески покровительствовал Нижинскому, а в 1912 году даже выдвинул его в качестве балетмейстера, удалив из антрепризы Фокина. Безоговорочно называя Нижинского гениальным танцовщиком, Бенуа скептически относился к Нижинскому-балетмейстеру: «Ужасным несчастьем следует считать, что Дягилев, вполне оценивший своего друга как артиста, одновременно переоценил его интеллект. Дягилеву показалось, что он может сделать из этого… ничего в жизни не понимавшего существа какого-то деятеля и творца…»
Постановки Нижинского большого успеха не имели. Исключением можно считать одноактный балет «Послеполуденный отдых фавна» на музыку Клода Дебюсси в декорациях и костюмах Льва Бакста. Танец длился всего 12 минут и показал совершенно другую эстетику балетного театра.
Премьера «Фавна» состоялась 29 мая 1912 года в Театре Шатле и закончилась грандиозным скандалом. Бешеные аплодисменты и свист смешались после окончания одного из самых захватывающих спектаклей в истории театра.
Париж разделился на два враждующих лагеря. Префекта полиции просили отменить следующее представление «Фавна» как «непристойное». Новость молниеносно разнеслась по городу; в салонах и клубах, в редакциях газет, в кулуарах палаты депутатов набрасывались на любой материал, содержащий какую-либо информацию «за» и «против» «Фавна». В защиту спектакля выступил знаменитый скульптор Огюст Роден. После спектакля он обнял Вацлава: «Мои мечты осуществились. И это сделали вы. Спасибо».
1 сентября 1913 года, будучи на гастролях в Буэнос-Айресе, Вацлав Нижинский неожиданно сочетался браком с венгерской танцовщицей Ромолой де Пульски. Перед этим Ромола преследовала Вацлава несколько месяцев и даже начала учиться балету, чтобы быть поближе к нему. Ромола родила Нижинскому дочь Киру.
Сергей Дягилев, смертельно обидевшись на друга, уволил его из труппы. Вацлав собрал свою балетную труппу и гастролировал с ней по Европе и по Америке. Это турне продолжалось около года. Нижинский был гениальным танцором, но плохим бизнесменом, и его труппу постиг финансовый крах.
Во время Первой мировой войны Нижинский был схвачен и посажен в тюрьму в Австро-Венгрии. Его обвинили в шпионаже в пользу России.
После вынужденного перерыва Нижинский вернулся к Дягилеву и с огромным успехом выступал в Аргентине, США, Испании.
26 сентября 1917 года Нижинский в последний раз вышел на сцену в спектакле «Призрак розы» Дягилевской труппы. Его постигло тяжёлое душевное заболевание — шизофрения.
Ромола приглашала лучших специалистов Европы и Америки. «Создайте ему наилучший уход и спокойную обстановку под наблюдением психиатра» — только и могли сказать врачи.
Тогда Нижинская обратились к отчаянным средствам — факирам, хилерам, знахарям, — всё было перепробовано, и всё напрасно.
Испытывая денежные затруднения, Ромола написала книгу «Нижинский. История великого танцовщика, рассказанная его женой», а затем опубликовала дневники Вацлава. «Люди посещают церкви в надежде найти там Бога, — писал Нижинский. — Он не в церквях, или, вернее, Он там везде, где мы Его ищем… Шекспировские клоуны, у которых так много юмора, мне симпатичны, но у них есть злобные черты, из-за чего они отдаляются от Бога. Я ценю шутки, так как я Божий клоун. Но я считаю, что клоун идеален, только если он выражает любовь, иначе он не является для меня Божьим клоуном…»
После войны ещё пять лет Ромола возила мужа по свету, тщетно пытаясь излечить его. В одном из лондонских отелей с ним случился приступ болезни почек. Ромола перевезла мужа в клинику, где он скончался 8 апреля 1950 года. Через три года прах великого танцовщика перевезли в Париж и похоронили на кладбище Монмартра. Памятник на могиле был установлен только в 1999 году. Образ Петрушки был выбран не случайно. Эллен Терри в книге «Русский балет» пишет: «Ему было куда легче чувствовать себя куклой, полуживотным, фавном, чем быть собой. Он нуждался в маске».
Вацлав Нижинский был и остаётся легендой. Не проходит года, чтобы не появились балет, спектакль, фильм или пьеса о нём. Фредди Меркьюри демонстрировал свою любовь к балету, выступая в копии знаменитого сценического костюма Нижинского…
Александр Вертинский
В одном из энциклопедических словарей о нём сказано предельно кратко: «Артист эстрады, певец, поэт, композитор». И перед каждым словом можно поставить «великий».
«Ты понимаешь, что такое Вертинский? — говорил Шостакович режиссёру Леониду Траубергу. — Он музыкальнее нас, композиторов».
Владимир Маяковский, который, как известно, не признавал авторитетов, делал исключение лишь для Хлебникова и Вертинского, считая их большими поэтами.